АБУЗЯРОВ Ильдар . Три истории с жертвой
АКСЕНОВ Василий. Москва-Ква-Ква
АЛЕШКОВСКИЙ . Петр Рыба. История одной миграции Роман
АФЛАТУНИ Сухбат. Глиняные буквы, плывущие яблоки
БАЖЕНОВ Михаил. Happy Hour. Повесть
Михаил Баженов. Happy Hour. Повесть
Я добрый, но добра не сделал никому…
Константин Никольский,
19 мая 1999 года
Пекин, отель “New World”
Гроза началась внезапно, за полчаса до полуночи. Я уже выходил из номера, как вдруг темная комната на миг осветилась судорожной мертвенно-голубой вспышкой, испуганно дрогнули стекла, и уже в темноте разнесся ворчливый, долго не желающий утихомириваться грохот. В проступившую наконец тишину вплыл ровный шум ливня, такой уверенный и мощный, точно он лил беспрестанно уже много лет.
Я подошел к окну. Ни о какой прогулке теперь, конечно, не могло быть и речи. Даже с тридцатого этажа было видно, как вскипали внизу на тротуарах невесть когда успевшие возникнуть полноводные ручьи, по которым неуклюже разбегались в разные стороны застигнутые врасплох прохожие.
Единственный план проведения вечера оказался разрушенным. Впрочем, никакого особенного плана и не было. Я просто собирался пошататься по проспектам и переулкам ночного Пекина, время от времени заруливая в приглянувшиеся по пути кабачки, чтобы пропустить там стаканчик-другой.
Таким непритязательным образом я намеревался отметить день своего рождения. С малых лет он вызывал у меня тоску своей торжественностью и задолго припасенными подарками, из которых никто не удосуживался делать секрета (“Мишенька, а ты хочешь на день рождения в цирк?..”). С годами на смутные ребячие капризы и нелюбовь к цирку наслоились обрывки впечатлений от сумасбродных, похожих один на другой кутежах, что окончательно лишило этот день ореола праздничности. Сегодня наконец-то выдался мой любимый, давно лелеемый вариант – затеряться одному в далеком чужом городе, где совсем никто не смог бы меня разыскать и с напускным воодушевлением поздравить.
Теперь оставалось найти в пределах гостиницы чем занять себя в этот вечер. Я взял тяжеленный Hotel Directory и наугад открыл его. Крупными буквами там было написано: “Не поднявшись в наш бар “Великая Стена”, не увидишь Поднебесной!”1 Усмехнувшись над изобретательностью авторов слогана, я тем не менее подумал, что с 52-го этажа вид ночного Пекина в грозу – это, должно быть, и в самом деле круто.
Уже потом, пытаясь вспомнить, какая нелегкая затащила меня именно в этот бар, я не мог не подивиться, насколько изощренно и тщательно были расставлены все декорации, что я в который раз очутился в самом центре развязки еще одной драмы, где мне почему-то постоянно предназначается роль случайного, но неизбежного персонажа…
Выйдя из лифта, я направился к бару. Мне показалось было, что там слишком многолюдно и шумно, и я нерешительно затоптался на месте, уже собираясь повернуть назад, но тут кто-то подтолкнул меня в спину в направлении высоких дверей. Из них выбежали навстречу сразу две симпатичные официантки.
– Добро пожаловать на наш Happy Hour!2 – мило улыбаясь, сказала одна. Вторая смущенно кланялась, сложив руки на груди.
Я обвел взглядом гудящий полутемный зал, втайне надеясь, что там не окажется подходящего места. Однако в самом углу возле окна оказался пустой столик с маленьким уютным диваном. Именно в этот момент хмельной галдеж неожиданно затих, и, словно аккомпанемент к совершенно иному фильму, тихо набирая силу, зазвучала фортепьянная музыка Дворжака...
Через мгновение я уже шел к угловому столику в сопровождении сияющих девушек. “Ну ладно, послушаю Дворжака, выпью кружку пива да и пойду”, – словно оправдываясь перед собой, решил я, усаживаясь на диванчик.
Обе девчушки проворно опустились передо мной на колени, и, пока одна зажигала фитиль, плавающий в ароматном масле сферической вазы, вторая непонятно откуда извлекла и водрузила на столик массивную терракотовую чашу с солеными орешками. Я вздохнул: Китай, видимо, никогда не перестанет удивлять своей затейливостью...
Девушки исчезли, но у стола уже стояла третья с меню в бархатной папке.
– Что вам угодно пить? – спросила она по-английски, с сильным акцентом и в низком поклоне.
– Пиво. Самое темное. Разливное, – ответил я тоже на английском. Я уже давно привык не демонстрировать свой китайский без особой нужды – неизбежно начинаются стандартные комплименты, расспросы, а я в тот вечер не был расположен к общению.
– Разливного темного нет, – с виноватым видом произнесла она, довольно успешно справляясь с грамматикой. – Есть “Гиннес”, но он в банках.
– Пусть будет “Гиннес”, – махнул я рукой и оглядел зал. Основным источником гама была большая группа японских туристов, ликующих по каким-то своим, никому не ведомым японским поводам. Вокруг них, точно мелкие рыбки, крутились девицы в коротких блестящих юбках, и я демонстративно отвернулся. К тому же жизнерадостные выкрики японцев и щебетание проституток заглушали Дворжака.
Сидящую за белым роялем пианистку было почти не разглядеть, но даже издалека была заметна изящная невесомость ее тонких рук. Играла она на удивление недурно. Обычно китайцы, механически исполняя европейскую музыку, умудряются привнести туда свой колорит и в мелодии то и дело мелькает явственный восточный акцент, однако эта девица, несомненно, понимала, ЧТО она играет.
В баре до этой музыки никому не было дела. “Напрасно сел от рояля так далеко”, – пожалел я и наконец-то посмотрел в окно.
Вид и на самом деле был неземным. Молнии бесшумно штриховали ночное небо извилистыми паутинами, осеняли золотыми нимбами и без того фантастические силуэты пекинских небоскребов, посверкивая, осыпaлись под сокрушительными руладами грома, и в черном квадрате окна вновь замедленно проявлялось по-акварельному размытое ливнем безбрежное мерцание разноцветных огней.
От великолепного зрелища меня отвлекла официантка, принесшая пиво. На вид ей можно было дать лет пятнадцать, а то и четырнадцать. Облик ее казался совершенно кукольным: пушистая челка до бровей и на удивление длинные для китаянки ресницы, что придавало раскосым глазам приглушенный, матовый блеск. На неправдоподобно узкой груди, обтянутой плотной шерстью платья, виднелись лишь робкие намеки на выпуклости. Быстрыми, словно у белочки, движениями она открыла пиво, наполнила до краев заледенелую кружку, поклонилась и встала за моей спиной. Я недоуменно покосился на нее, но тут заметил, что у каждого столика в баре почтительно стоит одна, а то и две официантки.
Пианистка закончила играть и встала. Раздались нестройные хлопки – кто-то все-таки слушал! Она неспешно пошла вдоль прохода, и я смог получше рассмотреть ее. Насчет изящества я не ошибся, да и все остальное оказалось весьма незаурядным.
Ее лицо нельзя было однозначно назвать красивым, но оно сразу притягивало взгляд ускользающим ощущением того, что ты уже видел его на каком-то древнем аристократическом портрете. Встречаются иногда такие лики, которые словно принадлежат совершенно иным эпохам. Можно было легко представить ее кем угодно – любимой кузиной императора Цинь Ши Хуана3 , элитарной поэтессой эры Троецарствия,4 предводительницей восстания каких-нибудь там ихэтуаней,5 – но только не пианисткой в этом прокуренном, галдящем на разных языках пентхауз-баре современной пекинской гостиницы.
Однако, когда она небрежной походкой молодой пумы прошла недалеко от моего столика, я вдруг с изумлением заметил, что на ней была короткая юбка того же фасона, что и на всех прочих девицах, порхающих между японцами. Словно для того, чтобы окончательно развеять мое недоумение, она направилась именно туда и уверенно уселась на колени ко все еще продолжавшему аплодировать пожилому японцу.
Оказалось, что передо мной на коленях уже стоит моя официантка с полной банкой “Гиннеса”.
– Я не заказывал вторую, – строго сказал я.
– У нас – Happy Hour, – кротко пояснила она. – Вторая бесплатно...
Когда она заканчивала старательно наполнять кружку, я слегка наклонился к ее виску:
– Ты знаешь, что ты очень красивая? – тихо сказал я ей по-китайски, внимательно наблюдая за реакцией. Дрогнули лишь кончики ресниц, да еще по слегка зардевшимся краям щек можно было догадаться, что она все прекрасно поняла...
пс: наш человек, живёт в Сиэтле.
Если начала читать, то дочитываю-домучиваю до конца, в 99% случаев. Сейчас вот мучаю "Ночь нежна" Фитцджеральда. Треть прочла, ну фигня фигнёй, а бросить не могу - а вдруг там самое умное и интересное вот-вот начнётся? 