Телефонный разговор
Добавлено: 25 окт 2009, 21:24
В выходные решил позвонить в Германию давним знакомым. Ошибся номером. Трубку поднял старик, который живет один. Ему скучно, поговорить не с кем. Узнав, что я русский, начинает вспоминать свое детство и войну. Я терпеливо слушаю, разговор обрывать как-то неудобно. Услышал приблизительно следующее:
«В конце войны, когда русские уже подходили к Берлину, мне было 10 лет. Нас всех записали в отряд «Гитлер югенд», выдали форму и стали возить на полигон для обучения стрельбе. Стреляли мы из фаустпатронов лежа, так как все были такие же маленькие как я, и при стрельбе сидя или стоя нас сильно отшвыривало назад, никто не мог удержаться на ногах. Стреляли мы по старому грузовику без колес. После каждого выстрела мы бежали к грузовику и смотрели, куда попал снаряд. За каждое попадание нам давали нашивку.
Однажды, когда мы с утра собрались у здания школы, где был наш штаб «Гитлер югенд», чтобы ехать на полигон, нас всех повели на вокзал, посадили в пригородный поезд и сказали, что везут на фронт, оборонять Берлин. Многие из мальчиков плакали, потому что боялись, некоторые хотели убежать, но с нами постоянно был офицер, который следил, чтобы никто из нас не убежал. Но были и такие, кто радовались, что нас отправляют на фронт как взрослых. Я не радовался, потому что моя мама не знала, что я еду на фронт и ждала меня домой к вечеру.
Нас всех посадили в вагон, а в соседний вагон загрузили боеприпасы, и мы поехали из Берлина. Как только мы выехали из Берлина, и вдоль дороги замелькали поля, так налетели русские самолеты, и нас стали бомбить. Вокруг поезда стали рваться снаряды. Поезд остановился. Мы хотели выбежать из вагона, но офицер, который ехал с нами, достал пистолет и стал кричать, что убьет всякого, кто попытается убежать (он, наверное, боялся, что мы разбежимся). Мы попадали на пол и стали кричать, а вокруг нас свистели осколки. Я поднял глаза и видел, как осколки пробивали вагон насквозь, отверстия от осколков появлялись то с одной, то с другой стороны вагона.
Потом раздался сильный взрыв – это один из снарядов попал в соседний вагон с боеприпасами. Боеприпасы начали рваться, и мы бросились из вагонов. Я выпрыгнул в окно поезда и с несколькими ребятами побежал к лесу, но тут из леса вышли русские и открыли по нам огонь. Я видел вдали зеленые фигурки людей, а выстрелов почти не слышал, но видел как слева и справа от меня стали падать те мальчики, с которыми я вместе еще недавно играл во дворе в футбол.
Потом я увидел канаву и прыгнул туда. Возле меня совсем рядом прошли русские, но один офицер заметил меня и пистолетом поманил из канавы. Я вылез, а он приставил к моей голове пистолет (до сих пор ощущаю холод металла у виска). До войны мы со всей семьей ездили на отдых в Западную Польшу, и я играл там с местными мальчишками и выучил немного польский язык. Я закричал офицеру на польском: «Пошто, пан? Пошто?». «Ты что, поляк?» - спросил он. Я закивал головой и он опустил пистолет.
Меня и еще нескольких ребят отвели в лагерь для военнопленных. Домой нас не отпускали. Я даже не мог сообщить матери, где я нахожусь. Лагерем было просто поле, огражденное столбами с колючей проволокой. Ночевали мы на земле. В тот год весна была очень холодная, и часто шел дождь. Ночью мы, несколько ребят, закрывались одной шинелью от дождя. Мы были не далеко от Берлина и слышали звуки взрывов. Рядом с лагерем постоянно проезжали танки и шли войска.
Потом нас перевезли в другой лагерь. Лагерь был на месте завода. Завод был огорожен высоким каменным забором с колючей проволокой наверху. Часть пленных размещалась в цеху, где они спали на досках или просто на полу. Часть пленных жила просто на пустыре, окруженном колючей проволокой. В лагере в мои обязанности входило составлять списки военнопленных. Я быстро выучил русские буквы и писал имена людей в бумагах на русском. Кроме того, я помогал на кухне, топил полевую кухню и мыл чаны в офицерской столовой. Мне разрешали ночевать на кухне, потому что вставал я очень рано, для того, чтобы развести огонь в полевых кухнях.
Я мог ходить по территории завода, но мне сказали, если я выйду за забор завода, то часовой застрелит меня, и я боялся убежать домой. Через некоторое время пошел слух, что никого из пленных домой отпускать не будут, а всех повезут в Сибирь. Я разговаривал с некоторыми пленными, и они сказали мне, что меня тоже увезут, и я больше никогда не увижу своих родителей.
Вскоре война закончилась. В тот день русские офицеры много пили водки и веселились. Возле офицерского дома они собрались, играли на гармошке и танцевали. Напились все, даже сторожевые. Один военнопленный из тех, что жили на складе, сказал мне, что если я украду ключи от склада, где они живут, и открою их, он мы все можем убежать домой. Я очень хотел домой к маме и решился выкрасть ключи. После полуночи русские устали и ушли спать. Я пошел в барак, где спали русские офицеры. Я знал, что начальник лагеря, когда выпьет, кладет ключи в свои сапоги. В бараке спало много офицеров, и я стал искать ключи во всех сапогах, но ничего не нашел. Тогда я подошел к кровати, на которой спал начальник лагеря, и попробовал обыскать его. Все офицеры спали пьяные, и ничего не слышали, но мне все равно было очень страшно. Я так и не решился его обыскивать. Я уже собирался уходить из комнаты, но заметил на столе остатки еды и подошел к столу, чтобы собрать остатки съестного, и случайно нашел ключи на столе.
Я открыл двери склада, и все пошли к забору завода, но тут один из военнопленных сказал, что надо освободить и другую группу, тех, кто спал на улице. Тогда несколько человек стали спорить. Одни говорили, что лучше пойти самим, иначе будет много народу и охрана нас заметит, другие сказали, что нужно освободить всех. В конце концов, один из солдат просто перебросил меня через забор и сказал, чтобы я поискал веревку или лестницу на другой стороне. Но на другой стороне было просто поле, кроме того было темно, и я ничего не нашел. Тогда я просто сел под забором и стал ждать. Но вдруг послышались крики и выстрелы. Тогда я побежал через поле в лес. К утру я набрел на крестьянский хутор, где меня прятали еще целый месяц, прежде чем отправить обратно в Берлин. Так я спасся. Что случилось с остальными я не знаю. Может всех расстреляли, может, отправили в Сибирь, а может кто-нибудь еще спасся».
На этом рассказ закончился. Пара дежурных фраз, мы распрощались, и я повесил трубку.
«В конце войны, когда русские уже подходили к Берлину, мне было 10 лет. Нас всех записали в отряд «Гитлер югенд», выдали форму и стали возить на полигон для обучения стрельбе. Стреляли мы из фаустпатронов лежа, так как все были такие же маленькие как я, и при стрельбе сидя или стоя нас сильно отшвыривало назад, никто не мог удержаться на ногах. Стреляли мы по старому грузовику без колес. После каждого выстрела мы бежали к грузовику и смотрели, куда попал снаряд. За каждое попадание нам давали нашивку.
Однажды, когда мы с утра собрались у здания школы, где был наш штаб «Гитлер югенд», чтобы ехать на полигон, нас всех повели на вокзал, посадили в пригородный поезд и сказали, что везут на фронт, оборонять Берлин. Многие из мальчиков плакали, потому что боялись, некоторые хотели убежать, но с нами постоянно был офицер, который следил, чтобы никто из нас не убежал. Но были и такие, кто радовались, что нас отправляют на фронт как взрослых. Я не радовался, потому что моя мама не знала, что я еду на фронт и ждала меня домой к вечеру.
Нас всех посадили в вагон, а в соседний вагон загрузили боеприпасы, и мы поехали из Берлина. Как только мы выехали из Берлина, и вдоль дороги замелькали поля, так налетели русские самолеты, и нас стали бомбить. Вокруг поезда стали рваться снаряды. Поезд остановился. Мы хотели выбежать из вагона, но офицер, который ехал с нами, достал пистолет и стал кричать, что убьет всякого, кто попытается убежать (он, наверное, боялся, что мы разбежимся). Мы попадали на пол и стали кричать, а вокруг нас свистели осколки. Я поднял глаза и видел, как осколки пробивали вагон насквозь, отверстия от осколков появлялись то с одной, то с другой стороны вагона.
Потом раздался сильный взрыв – это один из снарядов попал в соседний вагон с боеприпасами. Боеприпасы начали рваться, и мы бросились из вагонов. Я выпрыгнул в окно поезда и с несколькими ребятами побежал к лесу, но тут из леса вышли русские и открыли по нам огонь. Я видел вдали зеленые фигурки людей, а выстрелов почти не слышал, но видел как слева и справа от меня стали падать те мальчики, с которыми я вместе еще недавно играл во дворе в футбол.
Потом я увидел канаву и прыгнул туда. Возле меня совсем рядом прошли русские, но один офицер заметил меня и пистолетом поманил из канавы. Я вылез, а он приставил к моей голове пистолет (до сих пор ощущаю холод металла у виска). До войны мы со всей семьей ездили на отдых в Западную Польшу, и я играл там с местными мальчишками и выучил немного польский язык. Я закричал офицеру на польском: «Пошто, пан? Пошто?». «Ты что, поляк?» - спросил он. Я закивал головой и он опустил пистолет.
Меня и еще нескольких ребят отвели в лагерь для военнопленных. Домой нас не отпускали. Я даже не мог сообщить матери, где я нахожусь. Лагерем было просто поле, огражденное столбами с колючей проволокой. Ночевали мы на земле. В тот год весна была очень холодная, и часто шел дождь. Ночью мы, несколько ребят, закрывались одной шинелью от дождя. Мы были не далеко от Берлина и слышали звуки взрывов. Рядом с лагерем постоянно проезжали танки и шли войска.
Потом нас перевезли в другой лагерь. Лагерь был на месте завода. Завод был огорожен высоким каменным забором с колючей проволокой наверху. Часть пленных размещалась в цеху, где они спали на досках или просто на полу. Часть пленных жила просто на пустыре, окруженном колючей проволокой. В лагере в мои обязанности входило составлять списки военнопленных. Я быстро выучил русские буквы и писал имена людей в бумагах на русском. Кроме того, я помогал на кухне, топил полевую кухню и мыл чаны в офицерской столовой. Мне разрешали ночевать на кухне, потому что вставал я очень рано, для того, чтобы развести огонь в полевых кухнях.
Я мог ходить по территории завода, но мне сказали, если я выйду за забор завода, то часовой застрелит меня, и я боялся убежать домой. Через некоторое время пошел слух, что никого из пленных домой отпускать не будут, а всех повезут в Сибирь. Я разговаривал с некоторыми пленными, и они сказали мне, что меня тоже увезут, и я больше никогда не увижу своих родителей.
Вскоре война закончилась. В тот день русские офицеры много пили водки и веселились. Возле офицерского дома они собрались, играли на гармошке и танцевали. Напились все, даже сторожевые. Один военнопленный из тех, что жили на складе, сказал мне, что если я украду ключи от склада, где они живут, и открою их, он мы все можем убежать домой. Я очень хотел домой к маме и решился выкрасть ключи. После полуночи русские устали и ушли спать. Я пошел в барак, где спали русские офицеры. Я знал, что начальник лагеря, когда выпьет, кладет ключи в свои сапоги. В бараке спало много офицеров, и я стал искать ключи во всех сапогах, но ничего не нашел. Тогда я подошел к кровати, на которой спал начальник лагеря, и попробовал обыскать его. Все офицеры спали пьяные, и ничего не слышали, но мне все равно было очень страшно. Я так и не решился его обыскивать. Я уже собирался уходить из комнаты, но заметил на столе остатки еды и подошел к столу, чтобы собрать остатки съестного, и случайно нашел ключи на столе.
Я открыл двери склада, и все пошли к забору завода, но тут один из военнопленных сказал, что надо освободить и другую группу, тех, кто спал на улице. Тогда несколько человек стали спорить. Одни говорили, что лучше пойти самим, иначе будет много народу и охрана нас заметит, другие сказали, что нужно освободить всех. В конце концов, один из солдат просто перебросил меня через забор и сказал, чтобы я поискал веревку или лестницу на другой стороне. Но на другой стороне было просто поле, кроме того было темно, и я ничего не нашел. Тогда я просто сел под забором и стал ждать. Но вдруг послышались крики и выстрелы. Тогда я побежал через поле в лес. К утру я набрел на крестьянский хутор, где меня прятали еще целый месяц, прежде чем отправить обратно в Берлин. Так я спасся. Что случилось с остальными я не знаю. Может всех расстреляли, может, отправили в Сибирь, а может кто-нибудь еще спасся».
На этом рассказ закончился. Пара дежурных фраз, мы распрощались, и я повесил трубку.
