Интервью Гайдара газете B&FM

[Sheen]

ps. Может быть это в Политику?

Отец российских экономических реформ Егор Гайдар, нес мотря на уход с политической арены, по-прежнему пользуется непререкаемым авторитетом у отечественных денежных властей. Основатель и бессменный директор Института экономики переходного периода (ИЭПП) в интервью главному редактору B&FM Юрию Хнычкину тепло отзывается о своих последователях и пре дупреждает о новых вызовах российской экономике.

B&FM: Егор Тимурович, какие угрозы российской финансовой системе несет кризис ликвидности? Может ли он стать детонатором мирового финансового кризиса?
ЕГОР ГАЙДАР: К сожалению, никто пока не научился прогнозировать экономические потрясения уровня американской Великой депрессии. Очевидно, что следствием кризиса ликвидности может стать снижение темпов мирового экономического роста. Снижение об щемировых темпов роста для России чревато проблемами, связанными с ценами на энергоносители и с ликвидностью банковской системы. Это также очевидно, но при этом есть несколько об надеживающих факторов. Первый: накопленные резервы ликвидности, которые позволяют — при условии энергичных и скоординированных действий российских де нежных властей — справиться практически с любым мыслимым кризисом, если, конечно, мы опять-такине имеем дела с великой депрессией. Второй: российские денежные власти адекватно и оперативно реагируют на происходящее, не допуская паники и подавая разумные сигналы и населению, и банковскому сектору. Я думаю, что у нас есть все шансы справиться с этим кризисом.

B&FM: Вы высоко оценили действия российских денежных властей в начальной фазе кризиса. Не внесут ли элементы неопределенности, всегда возникающие перед выборами, неуверенность в их дальнейшие действия? Согласно прогнозам, пик кризиса ликвидности придется на февраль-март следующего года. Не случится ли так, что пик наложится на президентскую кампанию?
ЕГ: Такая вероятность есть, и ее надо учитывать, вырабатывая финансовую политику. Меры, направленные на урегулирование кризиса, могут неприятно повлиять на темпы инфляции. То ускорение инфляции, которое отмечалось в октябре, ни как не связано с антикризисными мерами — это всего лишь последствия ослабления бюджетной политики, случавшиеся в рамках выборного цикла не то лько в нашей стране. Но то, что потенциально серьезные проблемы мировой финансовой системы могут прийтись на начало следующего года и наложиться на внутриполитические заморочки,— это заставляет, на мой взгляд, наши власти быть более ответственными. Предвыборный цикл не помогает работе ни денежных, ни финансовых властей.

B&FM: Насколько сейчас высшее политическое руководство страны рислушивается к мнению руководителей отечественных финансовых регуляторов?
ЕГ: По разным вопросам —в разной степени. По вопросам, в широком смысле относящимся к денежной и финансовой по литике,— на мой взгляд, прислушиваются, иначе не было бы возможности проводить тудостаточно адекватную политику, которая проводится даже в этом, предвыборном году. До последнего времени российские денежные власти вели себя практически безупречно. Я знаю отношение к нашей денежной политике в финансовом мире. Вплоть до некоторого ослабления бюджетной политики в последнем году это отношение характеризуется одним словом — восхищение.

B&FM: Хотелось бы затронуть тему очередных мировых ценовых рекордов на сырьевых рынках, вызывающих аналогии с вашей последней книгой «Гибель империи». В чем вы видите качественное отличие нынешней ситуации от той, что существовала в СССР в конце 80-х?
ЕГ: В России, в отличие от Советского Союза, открытая экономика. Россия является не крупнейшим в мире импортером зерна, а, наоборот, одним из крупных экспортеров. У нас гибкий валютный курс, и мы можем ответить на ухудшение глобальной конъюнктуры не государственным банкротством, а политикой ослабления курса национальной валюты. Наконец, у нас крупные золотовалютные резервы, которые Советский Союз быстро утратил (в части золота), а валютных он никогда толком не имел. В этой связи, конечно, мы неизмеримо лучше приспособлены к изменениям мировой конъюнктуры на сырьевых рынках. Впрочем, это не значит, что мы абсолютно застрахованы. У нас есть резервы примерно на три года плохой конъюнктуры на рынке нефтегазового сырья, но у нас нет резервов на 15 лет, а именно столько, даже немного дольше, длился последний период низких цен на нефть и газ. Я бы сказал, что наши нынешние резервы достаточны для того, чтобы не допустить катастрофы и адаптироваться к новой реальности, но отнюдь не для того, чтобы безболезненно переживать очередной длительный период низких цен.

B&FM: Высокие цены на углеводороды тоже несут изрядную опасность — они активно стимулируют развитые экономики к переходу на энергосберегающие технологии. Те из них, что считались невыгодными при цене $30 за баррель, становятся при цене $100 за баррель очень привлекательными. Как можно прогнозировать последствия высоких цен для России?
ЕГ: Первый тип рисков связан с тем, что появляется соблазн бурно наращивать бюджетные обязательства, которые очень легко нарастить и крайне трудно в случае падения цен снизить. Второй: риски, связанные с «голландской болезнью», с завышенным курсом национальной валюты, с ударом по всем не связанным с нефтью и газом секторам экономики. Экономическая политика и в период экстремально низких, и в период экстремально высоких цен хоть и по-разному, но в равной степени тяжела.

B&FM: Как вы оцениваете риски, связанные с интеграцией российского фондового рынка в мировую финансовую систему? Оцените, пожалуйста, баланс возникающих при этом преимуществ и издержек.
ЕГ: Я несколько дней назад вернулся из Китая, где обсуждал эту проблематику с китайскими денежными властями. Они с огромным интересом наблюдают за тем, как пойдет процесс интеграции России в мир открытых рынков, потому что для них это важно с точки зрения принятия решений о тактике и стратегии открытия китайского рынка.

B&FM: Китайцы считают, что в данном случае Россия опередила их?
ЕГ: Опередила не в смысле «сделала лучше», а в смысле того, что мы сделали то, на что они пока не решились. Тем не менее есть вопросы, ответы на которые даст только практика. Потенциальные преимущества того, что мы стали страной с валютой, открытой по капитальным операциям, очевидны. Но, к сожалению, риски тоже очевидны. Если ты проводишь ответственную политику заимствований, не только государственных, но и частного сектора,— это вклад в потенциал экономического роста. Но если при этом ты позволяешь себе безответственность, позволяешь государственным корпорациям занимать в крупных масштабах, причем занимать так, что не совсем понятно, на что эти деньги тратятся, то это создает новые риски.

B&FM: А чему нам, в свою очередь, стоит теперь учиться у китайских реформаторов? Неужели только продолжать превозносить их за верный выбор пути?
ЕГ: Экономические успехи Китая несомненны, и говорить об этом совершенно излишне. Вопрос о «китайском пути» для России не стоит: путь этот — не из нынешнего века. Когда Китай выбирал модель развития, то он находился примерно на том же уровне развития, что и СССР в 1928–29 годах, и путь этот был предельно близок к тому, что предлагали в ходе экономической дискуссии того времени Рыков и Бухарин. В настоящее время, я считаю, нам стоит поучиться у китайцев тому, как надо проводить внешнюю политику. Китай никому не навязывает господства, в его внешней политике нет комплексов. Он не форсирует конфликты, включая даже такие острые для него, как тайваньский. Китай мягко, постепенно, по мере увеличения своего веса в мире наращивает внешнеполитические возможности, но делает это в нехамской манере, стабильно и без конфронтации, что, на мой взгляд, заслуживает всяческого уважения.

B&FM: Ваша нынешняя научная деятельность протекает исключительно в ИЭПП?
ЕГ: Я также периодически выступаю с лекциями в Академии народного хозяйства, в Высшей школе экономики и в Физтехе.

B&FM: Что последует за книгой «Гибель империи»?
ЕГ: После «Гибели империи» я написал несколько статей, часть из которых — программного характера, в том числе в журнале «Экономическая политика» — о ключевых проблемах долгосрочной устойчивости финансовой системы страны. Работаю над следующей книгой.