Впрочем, еще совсем недавно я был бы не в состоянии вполне оценить некоторые его страницы — например, посвященные тому, как одинокий, тихий молодой человек, ничего против правительства не имеющий и даже не особо подозревающий о его существовании, становится полковником Аурелиано Буэндиа, главой мятежников…
Не прошу у вас прощения за длинную цитату: она доставит вам удовольствие — как минимум, литературное:
Через несколько страниц романа начинается — и тянется на много, много страниц дальше — гражданская война. Колумбийский бунт, бессмысленный и беспощадный. Тупость власти и ярость мятежников, умножающие, возводящие в степень пролитую кровь, — чаще всего безвинную… Все это — из-за ленивой самоуверенности власти, из-за свинского убеждения, что все сойдет с рук, как сходило вчера, из-за презрения к народу — презрения, перешедшего некий невидимый предел и ставшего вдруг очевидным.«Выборы прошли спокойно. В воскресенье, в восемь часов утра, на площади была установлена деревянная урна под охраной шести солдат. (...) В четыре часа дня барабанная дробь возвестила о конце голосования, и дон Аполинар Москоте опечатал урну ярлыком со своей подписью. Вечером, сидя за партией в домино с Аурелиано, он приказал сержанту сорвать ярлык и подсчитать голоса. Розовых бумажек было почти столько же, сколько голубых, но сержант оставил только десять розовых и пополнил недостачу голубыми. Потом урну опечатали новым ярлыком, а на следующий день чуть свет отвезли в главный город провинции.
«Либералы начнут войну», — сказал Аурелиано. Дон Аполинар даже не поднял взгляда от своих фишек. «Если ты думаешь, что из-за подмены бюллетеней, то нет, — возразил он. — Ведь немного розовых в урне осталось, чтобы они не смогли жаловаться». Аурелиано уяснил себе все невыгоды положения оппозиции. «Если бы я бы либералом, — заметил он, — я бы начал войну из-за этой истории с бумажками». Тесть поглядел на него поверх очков.
—- Ай, Аурелиано, — сказал он, — если бы ты был либералом, ты бы не увидел, как меняют бумажки, будь ты хоть сто раз моим зятем. (…)
Когда однажды вечером Геринельдо Маркес и Магнифико Висбаль (…) спросили, кто он, либерал или консерватор, Аурелиано не колебался ни минуты.
— Если обязательно надо быть кем-то, то я лучше буду либералом, потому что консерваторы мошенники...»
Реки крови — тоже форма обратной связи. Почти неотвратимая в тех случаях, когда власть не соглашается на обратную связь в виде листков не того цвета, в виде политической эволюции. Вот, собственно, и весь нехитрый выбор — между Макондо и Йокнапатофой, латиноамериканскими хунтами и генералом де Голлем, Тимишоаром и Прагой, Андижаном и Вашингтоном...
Спустя какое-то время после начала кровопролития власть начинает дергаться. До нее доходит очевидное — то, чего она не желала понимать за своей партией домино, пока сержант Чуров в соседней комнате вынимал из урны розовые бумажки и засыпал туда голубые.
Власть начинает изображать политический процесс — главным образом для того, чтобы прийти в себя и перегруппировать силы. Тут наступает счастливое время для «системных» либералов. Их временно перестают расстреливать, с ними начинают разговаривать — почти как с равными! О, радость! О, сладкие минуты причастности к большой политике!
Время президентских аудиенций и дизайн столичных кафе явно не совпадают с нашими, в остальном же... Стало быть, говорите, Колумбия середины прошлого века?«...полковник Аурелиано Буэндиа представлял себе этих одетых в черное законников — как они выходят из президентского дворца в ледяной холод раннего утра, поднимают до ушей воротники, потирают руки, шушукаются и скрываются в мрачных ночных кафе, чтобы обсудить, что хотел в действительности сказать президент, когда сказал «да», или что он хотел сказать, когда сказал «нет», и даже погадать о том, что думал президент, когда сказал совершенно противоположное тому, что думал…»
…Бумажная обложка оторвалась-таки в процессе очередного перечитывания — ничего, еще на пару раз книжки хватит. Можно, конечно, купить новую, но не хочется: так приятно иметь дело со старым, лично залистанным томиком.
Издательство «Правда», 1987 год. В аннотации сказано: роман имеет острую антиимпериалистическую направленность…"
