красивая притча.

[vm222]

Павел Паштет Белянский



https://www.facebook.com/permalink.php? ... 00&fref=nf

Бабушка умирать не любила. Как некоторые. Она не находила удовольствия в жалобном ритуале ежедневного поедания горьких порошков, прописанных по строгому расписанию усталым врачом. Она не любила расписаний и графиков, уважая машиниста скорого поезда Луганск - Киев, потому что он привозил пассажиров в столицу иногда раньше, иногда позже положенного срока, но никогда вовремя. Она не любила горестно описывать свои ночные боли в пронафталиненном кругу престарелых подруг, привычно жалуясь только на переборчивый аппетит своей собаки.
Однажды бабушка уже умирала. Как, наверное, считается умирать интеллигентно и, пожалуй даже, на зависть соседкам, одиноким или не обремененным вниманием родственников. Лежа в сугробах подушек, она тяжелым дыханием нагревала свою приземистую комнатушку, смирилась и устало ждала развязки в "Санта Барбаре". Когда невыносимая старость схватила удушливой рукой ее за горло, а врачиха высказала нам соболезнование и заплакала, дедушка подсел к бабушке на кровать.
- До встречи, старик, - прошептала ему бабушка и попыталась улыбнуться.
- Ты уж прости меня, Нюсечка, - дедушка взял ее руку в свою и под влиянием нахлынувших чувств вдруг продолжил. - Свела нас судьба так. Время такое было. Все не по-людски. Ты уж прости меня. Не любил я тебя никогда...
Застоявшийся воздух метнулся от угла к углу. Подушки обрушились на пол. Собака поперхнулась и перестала выть.
- Ах ты ж окурок конотопский!!! - бабушка гневно взмахнула руками и села на кровати. - Вот только тебя забыли спросить! Да ты себя в зеркале когда последний раз видел?! Сапог ты шахтерский! Да может, это я тебя пожалела! Рожа твоя угольная!
Бабушка вскочила с кровати, сделала круг по комнате и, как была в одной рубашке, проследовала мимо оторопевшего деда, обалдевшей врачихи и родственников во двор.
- Нюсенька?!... - до сих пор считающийся в поселке красавцем дед, с идеальным пробором в седой шевелюре, высоким лбом и длинными тонкими пальцами, удивленно смотрел вслед бабушке. - Нюсенька?!...
- Уйди!... Ну тебя!... - бабушка хлопнула входной дверью. В окне мелькнула ее ночная рубашка в крупную розу, напоминающую покрасневшую Австралию, и исчезла в сарае, откуда через пару минут стало слышно, как бабушка жаловалась поросятам на судьбу.

[Victoria]

Однажды в монастыре молодой монах, только-только принявший постриг, получил своё первое задание: переписать несколько церковных молитв, псалмов и законов… Занимаясь делом, он обратил внимание на то, что другие священнослужители переписывают подобные тексты не с оригинала, а с предыдущих (уже не раз переписанных) копий. Он с удивлением поделился своим сомнением с настоятелем монастыря:

– Падре, братья переписывают тексты не с оригинала, а с копий, а вдруг в первой копии кто-то случайно допустил ошибку? Ведь те, кто переписывают, повторят её…

– Хм, сын мой, — ответил отец-настоятель, — вообще-то мы так делали столетиями… Но, в принципе, в твоих рассуждениях логика есть, — и с этими словами он спустился в архив, находящийся в подземелье под монастырём, где издревле хранились оригиналы, в которые никто не заглядывал десятилетиями, поскольку всё переписывалось с копий.

Ушёл и… исчез…

Через сутки со времени его исчезновения обеспокоенный молодой монах спустился в архивные помещения, чтобы узнать, куда же запропастился святой отец. Не случилось ли с ним чего? Не сразу он нашёл его… Но заглянув в одну из самых дальних комнат, он вдруг увидел святого отца. Тот в прострации сидел перед открытым фолиантом и что-то бормотал себе под нос.

– Что произошло, святой отец? — воскликнул изумлённый монах, — Что случилось?!

– Celebrate, — простонал отец-настоятель, — слово было: c-e-l-e-b-r-a-t-e! А не celibate!

Примечание:
• Сelebrate — празднуй, радуйся;
• Сelibate — воздерживайся (сексуальное воздержание — одна из основ католицизма).

Мораль: Всегда сверяйтесь с оригиналом!

:)

[vm222]

+100

Иртеньев:
Женщины носят чулки и колготки,
И равнодушны к вопросам культуры.
Двадцать процентов из них — идиотки,
Тридцать процентов — набитые дуры.
Сорок процентов из них психопатки,
В сумме нам это даёт девяносто.
Десять процентов имеем в остатке,
Да и из этих-то выбрать не просто.
Панфёрова, "Oтвет Иртеньеву":
Носят мужчины усы и бородки,
И обсуждают проблемы любые.
Двадцать процентов из них — голубые.
Сорок процентов — любители водки.
Тридцать процентов из них — импотенты,
У десяти — с головой не в порядке.
В сумме нам это дает сто процентов,
И ничего не имеем в остатке.
Эрнст, "Ответ Иртеньеву и Панфёровой":
Сорок процентов из тех, что в колготках
Неравнодушны к любителям водки.
Любят порой голубых психопатки,
Правда у них с головой не в порядке.
Дуры всегда импотентов жалели
А идиоток придурки хотели.
В сумме, конечно же, нас — сто процентов:
Дур, идиоток, козлов, импотентов...

[vm222]

Лидия Раевская

Знаете, что самое обидное для женщины? Это когда ты можешь купить понравившуюся вещь, но она тебе противопоказана.
Я мечтаю о белом пальто. Белоснежном и изысканном. Чтоб рукава 3\4, и длинные перчатки по локоть. И носить его с клатчем, красной помадой и томным взглядом кинозвезды 30-х годов.
Но хуй, мне, а не пальто. Потому что я свинота неуклюжая, и уделаю это пальто ещё в момент примерки. Я размажу по воротнику красную помаду, я вляпаюсь рукавом не знаю куда, а если я в нём сделаю хотя бы шаг - я непременно грохнусь. И не абы куда, а в какую-нибудь лужу с говном.
Ещё я мечтаю о чёрных чулках со стрелкой сзади. Но с моими бесконечно красивыми ногами в форме восьмёрки - это противопоказано. Не, я могу, конечно. Но люди ржать будут, и фотографировать.
Так же, очень хочется купить высокие сапоги. Прям по самые помидоры чтоб. Бежевые, замшевые, и дорогущие как чугунный мост.
Но, во-первых, у меня кривые ноги, во-вторых, нету денег на чугунный мост, а в-третьих, я в этих сапогах буду похожа на толстожопого Д'Артаньяна, который не слезал с коня лет тридцать.
Ещё хочется волосы до жопы. И чтоб развевались на ветру красиво. И в общем-то, проблемы никакой нет - пойди да нарасти в любом салоне что угодно хоть до колен.
Так я ж наращивала. И, дабы эти волосы развевались на ветру, как и было задумано, я покаталась с ними на мотоцикле.
До конечного пункта доехали не все. На голове остались только самые стойкие шесть волосин и кусок клея размером с кирпич. Ну, не клея, а спутанных капсул. Но один хрен пришлось выстригать. Остальная роскошь улетела в голубую даль где-то на Можайском шоссе, вместе с куском моего скальпа.
Ещё очень хочется джинсовые шортики, как у певицы Сабрины. такие, больше на трусы похожие. Чтоб попка из них задорно торчала, и пенсионеры на улице хапали гипертонический криз.
Так вот. У меня есть такие шортики, и я их летом ношу! В Турции ношу. В Таиланде тоже. И пусть Самсонова орёт что "Баба, у тебя подбульные складки видно!!!" - мне всё равно. У меня мечта сбывается. Хоть какая-то. Пенсионеры ничего не хапают, правда. Только арабские женщины, глядя на меня, закрывают глаза своим детям и себе, а арабские мужчины предлагают секс за один полосатый китайский купальник.
Но мне наплевать. Ходят же 150-килограммовые бабы по улице в лосинах? Ну вот у меня самооценка и не хуже.
И вообще. Мечты женщины всегда должны сбываться, иначе она будет несчастная и злая.
Как я сейчас.
Очень хочется белое пальто.

[vm222]

[vm222]

Как-то вечером в пятницу пожилой мужчина с заметной проседью вошел в ювелирный магазин под руку со жгучей молодой девушкой. Они подошли к прилавку, и продавец спросил их, какие украшения их интересуют.
Мужчина сказал, что он хочет подобрать неповторимое кольцо для своей спутницы. Ювелир посмотрел на витрину и предложил им красивое кольцо за $5000. Но солидный покупатель сказал: “Нет, я бы хотел нечто особенное”.
После этих слов ювелир подошел к своей специальной витрине и показал паре сияющее кольцо. “Вот потрясающее кольцо всего за $40000″, — сказал ювелир. Глаза дамы заблестели, и было заметно, что она даже дрожит от волнения. Пожилой мужчина, заметив это, сказал: “Мы берем его”.
Продавец спросил, как они желают расплатиться. Мужчина ответил, что ему будет удобнее выписать чек. И добавил:
— Я понимаю, что вы должны убедиться, что с моим чеком все в порядке, поэтому я выпишу его сейчас, а вы сможете позвонить в банк в понедельник, чтобы проверить наличие средств. А я заеду за кольцом в понедельник во второй половине дня.
— Как вам удобно, сэр.
В понедельник утром рассерженный ювелир позвонил старику и сообщил:
— Сэр, деньги на счет так и не поступили.
— Я знаю, — ответил тот. — Но позвольте мне рассказать вам о моих невероятных выходных!..

[Mantis]

В американском варианте: какое замечательное общество могут построить зомби.
Помните! Легенда о манкурте. Чингиз Айтматов
Лира Ликбеза
...Едигей настоял на том, чтобы хоронили покойного на далёком родовом кладбище Ана-Бейит. У кладбища была своя история. Предание гласило, что жуаньжуаны, захватившие Сары-Озеки в прошлые века, уничтожали память пленных страшной пыткой: надеванием на голову шири — куска сыромятной верблюжьей кожи. Высыхая под солнцем, шири стискивал голову раба подобно стальному обручу, и несчастный лишался рассудка, становился манкуртом. Манкурт не знал, кто он, откуда, не помнил отца и матери, — словом, не осознавал себя человеком. Он не помышлял о бегстве, выполнял наиболее грязную, тяжёлую работу и, как собака, признавал лишь хозяина.

Одна женщина по имени Найман-Ана нашла своего сына, превращённого в манкурта. Он пас хозяйский скот. Не узнал её, не помнил своего имени, имени своего отца... «Вспомни, как тебя зовут, — умоляла мать. — Твоё имя Жоламан».

Пока они разговаривали, женщину заметили жуаньжуаны. Она успела скрыться, но пастуху они сказали, что эта женщина приехала, чтобы отпарить ему голову (при этих словах раб побледнел — для манкурта не бывает угрозы страшнее). Парню оставили лук и стрелы.

Найман-Ана возвращалась к сыну с мыслью убедить его бежать. Озираясь, искала...

Удар стрелы был смертельным. Но когда мать стала падать с верблюдицы, прежде упал её белый платок, превратился в птицу и полетел с криком: «Вспомни, чей ты? Твой отец Доненбай!» То место, где была похоронена Найман-Ана, стало называться кладбищем Ана-Бейит — Материнским упокоем...

НЕ ДАЙТЕ СЕБЕ И ВАШИМ ДЕТЯМ ПРЕВРАТИТЬСЯ В ЗЛОБНОГО МАНКУРТА.

[Mantis]

Легенда О Томирис.

[Victoria]

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.

— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?

Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков.

Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

© Майк Гелприн, Нью-Йорк («Seagull Magazine», 16.09.2011)

————————————————
Некоторые источники сообщают, что это пересказанное произведение Айзека Азимова или, что вероятнее, — Рея Брэдбери, написанное около 50 лет назад.

[Waterbyte]

во. даже вику пробило на ересь. мармот, как тебя твои работодатели только терпели? зарплату, небось, ещё платили... никудышные твои алгоритмы, никуда не годные.

гадчинский, ты ж из WCB, пристрели хоть ты травмированную на рабочем месте дефективную железку, а то она нам тут засрёт всё не по-микеевски...

[Mantis]

ПРИТЧА ПРО СЧАСТЛИВУЮ СЕМЬЮ

К мудрецу пришел за советом молодой мужчина.
– Скажи, в чём секрет твоего знания? Ты счастлив. Тебя уважают, к тебе идут люди, чтобы научиться делать свою жизнь лучше. Я много учусь. А на меня сыплются неприятности.
В ответ мудрец улыбнулся и позвал свою жену:
Через пару минут зашла красивая женщина. Глаза её сияли.
И тогда мудрец попросил:
– Любимая, у нас сегодня гость. Иди, поставь тесто для пирогов.
Женщина удалилась на кухню.
Вскоре она вернулась в комнату и обратилась к мужу:
– Тесто готово, любимый муж мой.
На что мудрец сказал:
– А теперь добавь в тесто орехи, сухофрукты и мёд.
Жена спросила:
– Те, что я оставляла для пирога на годовщину нашей свадьбы?
– Те самые, – ответил мудрец. И женщина беспрекословно согласилась.
Вскоре она принесла поднос с ароматным пирогом
Но мудрец не спешил угощать гостя, он сказал:
– Дорогая, я вижу, как ты старалась, но отнеси этот пирог нищим.
Женщина улыбнулась. И вышла из комнаты.
Изумлённый гость воскликнул: Жаль пирога!
На что мудрец сказал:
– Ты спрашивал, как стать мудрым? Попроси свою жену испечь пирог.
Домой он летел как на крыльях. Там его ждало разочарование. Его молодая жена болтала с подругами.
Но мужчина решил выполнить совет мудреца:
– Любимая моя, – начал он ласково, – я хочу, чтобы ты сделала тесто.
Жена недовольно заявила:
– Я занята. Дома есть еда.
Но мужчина не унимался.
С ворчанием женщина проводила подруг и отправилась готовить.
Вскоре она вернулась и сказала:
– Тесто готово, но я решила сделать печенье, а не пирог.
Через час жена вынесла блюдо печений.
И тогда набрав в грудь больше воздуха, мужчина выпалил:
– Дорогая, я ценю твой труд, но ты бы не могла отнести это печенье и отдать нищим?
– Ещё чего! – воскликнула жена! – Нашёлся такой заботливый! Только продукты переводить!
Каждый день она пилила его, упоминая про этот случай. Тогда он побежал в дом мудреца.

– Ты обманул меня! Я следовал совету. Стало хуже. Дома невыносимо.
Мудрец усадил гостя и сказал:
– Ты спрашивал меня, как я стал таким мудрым и успешным. Теперь ты видишь, что моя любимая жена – источник счастья. Ты больше времени тратишь на ругань и борьбу с любимой женщиной, чем на учёбу. Есть тут мудрость?
– Мне бросить жену и найти другую? – спросил молодой человек.
Мудрец нахмурился:
– Ты ищешь лёгкий способ. Это неверно. Тебе и твоей жене нужно учиться уважать и любить друг друга. Иди домой и свою жену счастливой. А до этого о книгах и не думай.
– Я и так все для неё делаю, – не унимался парень.
– А счастлива ли она? – спросил мудрец.
Вы выбрали друг друга, чтобы научиться любить. А вместо этого ты читаешь книги, и позабыл заботиться о жене, а она обсуждает тебя с подругами.

Огорчённый и разочарованный пошёл мужчина домой.
По пути ему встретился торговец виноградом. Мужчину озарило: такой виноград он носил жене, когда они познакомились. Жена так любила его. А он не помнил, когда в последний раз угощал её. Мужчина купил немного винограда.
Но порадовать жену он так и не смог: она спала. На её лице были следы слез.
Он решил не будить её. Поставил на столик чашу с виноградом.
Проснулся он от нежных поцелуев. Жена обнимала его.
Дальше повседневные заботы захватили их обоих.
Теперь они учились быть внимательными друг к другу. Мужчина не прикасался к книгам. Он помнил, что нужно восстановить мир дома. Жена тоже изменилась: стала ухаживать за собой, была ласкова и нежна и не засиживалась у подруг.

Через какое-то время в дом к ним кто-то постучался.
Хозяин открыл дверь. Перед ним стоял парень. Глаза были печальны, плечи сгорблены. Под мышкой он держал книги.
– Помоги мне, мудрый человек, – попросил он, – друг направил меня к тебе. Он сказал, ты знаешь, как быть счастливым. Я изучаю труды великих мудрецов. Жизнь моя не меняется. А жена становится всё злее.
Выслушав парня, хозяин дома улыбнулся:
– Проходи, желанный гость. Моя жена как раз собралась готовить

Читайте Записки успешной женщины ✔

[Ripley]

во. даже вику пробило на ересь. мармот, как тебя твои работодатели только терпели? зарплату, небось, ещё платили... никудышные твои алгоритмы, никуда не годные.

гадчинский, ты ж из WCB, пристрели хоть ты травмированную на рабочем месте дефективную железку, а то она нам тут засрёт всё не по-микеевски...

наверное, статьи подходящей нет )))) здесь вам не тут - не изолируют, пока на людей кидаться не начнут ))))

[Mantis]

Ночь. На улице стоят два человека.
- Чему вы улыбаетесь? - спрашивает один другого.
- Да вот, любуюсь Луной.
- Чем любуетесь?
- Луной, - человек показывает на Луну пальцем, но его собеседник даже не поднимает головы.
- Какой Луной? - спрашивает он.
- Да вот же она, - удивляется человек, - прямо перед вами, желтая такая.
- Желтая?! О Боже. Надо кому-нибудь рассказать.
Через полчаса вокруг человека собирается толпа.
- Учитель, расскажи нам о Луне, - робко просит делегат от толпы.
- Какого лешего тут рассказывать? - смеется человек - Поднимите головы и все увидите сами.
Кто-то, не отрывая от человека преданных глаз, торопливо пишет в своем блокноте: "Стоит лишь поднять голову - и взору откроется Луна, желтый круг на фоне черного неба..."
- Ты чего это пишешь? - настороженно спрашивает человек.
- Кто-то должен сохранить учение для потомков, а если не я, то кто?
- Какое, в задницу, учение?! ПРОСТО ПОДЫМИ ГОЛОВУ!!!
"Поднять голову - не сложно, а просто..." - вновь начинает строчить новоявленный евангелист, но человек бьет его снизу кулаком в подбородок и перед глазами пишущего мелькает желтое пятно.
- Что это было, Учитель???
- Луна.
- Боже, я увидел Луну. Я увидел Луну! Луну!!!
- Он увидел Луну, - волнуется толпа и начинает водить вокруг потирающего подбородок луновидца хоровод.
Человек, между тем, машет на все это дело рукой и уходит прочь, любуясь полнолунием.
...Через две тысячи лет кто-то читает лунное евангелие и тяжело вздыхает:
"А толку-то", - думает он. - "В те времена Учитель был рядом и всегда мог дать тебе по зубам в нужный момент".
Сурат (c)

[Yury]

во. даже вику пробило на ересь. мармот, как тебя твои работодатели только терпели? зарплату, небось, ещё платили... никудышные твои алгоритмы, никуда не годные.

гадчинский, ты ж из WCB, пристрели хоть ты травмированную на рабочем месте дефективную железку, а то она нам тут засрёт всё не по-микеевски...

наверное, статьи подходящей нет )))) здесь вам не тут - не изолируют, пока на людей кидаться не начнут ))))

почему нет, - статья 11, аггравэйтед флуд

[elena S.]

во. даже вику пробило на ересь. мармот, как тебя твои работодатели только терпели? зарплату, небось, ещё платили... никудышные твои алгоритмы, никуда не годные.

гадчинский, ты ж из WCB, пристрели хоть ты травмированную на рабочем месте дефективную железку, а то она нам тут засрёт всё не по-микеевски...

наверное, статьи подходящей нет )))) здесь вам не тут - не изолируют, пока на людей кидаться не начнут ))))

почему нет, - статья 11, аггравэйтед флуд

Нет у вас методов против Кости Сапрыкина.