М.Веллер

[Uncle Dudley]

Хорошо написал в "Ножик Сережи Довлатова":

Россия - остается своей: ты приезжаешь - здор-рово, ребята! Смотришь в лица, прочее мелочи. И по дороге от лица до лица - шизеешь: от грязи, бьющей в глаза, нерадивой и бесстыдной нищеты, нормальной окружающим; от обшарпанных прилавков, вонючих лестниц, колдобистого асфальта; от дебильной
медлительности кассирш и неприязни продавцов, от грубости равнодушия, простоты жульничества, агрессивной ауры толпы, где каждый собран за себя постоять, раздрызганности упрессованного телами транспорта, нежилой неуютности кабинетов и коридоров, от неряшливой дискомфортности редких кафе
и убогой пустоты аптек. Таксист - хам, редактор - враль, слово не держится, в метро духотища, водка - отрава, вязким испарением прослоена атмосфера, тягучий налет серости на всем, и от этой вселенской неустроенности устаешь: сам процесс жизни делается тебе труден неизвестно отчего.
И вдруг обнаруживаешь в себе остраненную и отстраненную независимость: ребята, я уже нездешний. Я уже живу за границей. Достоинство и отрада свободы - мягкая улыбка: я ни от кого ничего не хочу, мне ни от кого ничего не надо, я - вне, отдельный; я даже нетвердо знаю, что тут у вас происходит
и по каким правилам на какие ставки вы играете. И не просто хочешь домой: нет, в главном тебе здесь нравится, интересно, здесь твои друзья, здесь решаются дела и судьбы, здесь кипит
жизнь - это, вроде. и твоя тоже настоящая жизнь, впеча-тления, события, новости, знакомства, планы, все это хорошо, - но при этом одновременно хочется жить дома. Там. И не то чтоб там лучше - нет, там никак, скучно, духовно пусто, одиноко, привычно, нормально: как раньше, как обычно; как
всегда. Чуждо. И кажется, будто там для тебя внутренне ничего не изменилось и будто сам ты внутренне не изменился, но и здесь ч у ж д о ! тяжело: неприятно; непривычно; з а в и с и м о . Не твое. Ты был отсюда. Но ты уже не отсюда.
Россия, в которой жил, живет в твоем естестве тою, неизменной, живет в рефлексах и ментальности и по песчинке исподволь меняется вместе с твоей памятью и тобою самим. А настоящая Россия меняется реально. Ты следишь за событиями, переживаешь их умом и нервами - но не шкурой. Ты дышишь другим
воздухом. И ты замучишься входить в эту воду дважды.

[BWM]

Цвета ушедшего мира

Не так давно мне пришлось преподавать американцам основы русской культуры. Это были не юные студиозусы, а серьезные специалисты. Они все еще не утратили надежду на возможность человеческого контакта и сотрудничества с Россией - местная молодежь уже излечилась от побитой молью романтики Гласностройки и побежала к делам более актуальным и денежным.

Ни сном ни духом зрелые американцы не собирались винить Россию в чем бы то ни было и порицать ее даже в малейшем - поразительный контраст с однообразием многоголосых, пронзительных "обвинений", бросаемых Америке с той стороны - стороны, надо сказать, становящейся все страннее, - той стороны, в которой я, да и не только я, все более остро ощущаю себя как stranger.

Солидные же мои нынешние американцы-соотечественники, родом из разных и непохожих штатов, все как один живо интересовались нашим родным наследием, нашей тамошней повседневностью... нашим образом смотреть на мир, видеть его - и не видеть, когда нам так нужно, - и родимым нашим, неистребимым, неизменным отношением к человеку . Американцы - люди пытливые, частично наивные, частично умудренные. Души их распахнуты, ум готов впитать наши русские загадки, и если не способен американец разгадать их, то желает хотя бы получить какую-то наводку...

На что навести? Что представить для разгадки?... Для меня давно уж не тайна и не загадка (хотя всей глубины этого постичь я не в силах) то, что родные наши края никогда не поступались принципами, даже в отчаянной своей беспринципности стояли на своем. Важнейший из тех принципов, как мне видится, - расточительство и небрежность. Расточительство во всем, а особенно - в главном: в людском богатстве. Люди исчезали без следа или раздавливались как в самой России, так и в изгнании. В последнем случае хоть какие-то следы еще остались.