там, где не чувствуют общей беды

[Проф. Преображенский]

Ибо там, где не чувствуют общей беды, — никому не простят и никто не спасется

Помнишь песню о празднике общей беды?
В прошлой жизни ее сочинил «Наутилус».
Утекло уже много не только воды;
это чувство ушло, а точней, превратилось.

Эту песню, как видишь, давно не поют, —
устарелость ее объясняется вот чем:
нас когда-то роднил тухловатый уют
в заповеднике отчем, тогда еще общем.

Мы стояли тогда на таком рубеже,
что из нового времени видится еле:
наши праздники разными были уже,
мы по-разному пели, по-разному ели,

нам несходно платили за наши труды —
кто стоял у кормила, а кто у горнила, —
но тогда состояние общей беды
нас не то чтобы грело, а как-то роднило.

Загнивал урожай, понижался удой,
на орбите случалась поломка-починка —
это все еще виделось общей бедой,
а не чьей-то виной и не подвигом чьим-то.

Было видно, что Родина движется в ад,
и над нами уже потешалась планета;
в каждом случае кто-нибудь был виноват,
но тогда еще главным казалось не это.

Над Советским Союзом пропел козодой,
проржавевшие скрепы остались в утиле —
стал Чернобыль последнею общей бедой,
остальные уже никого не сплотили.

Двадцать лет, как в Отечестве длится регресс —
череда перекупок, убийств и аварий.
Все они — от Беслана до Шушенской ГЭС —
повторяют сегодня единый сценарий.

И боюсь, что случись окончательный крах —
и тандему, и фонду, и нефти, и газу, —
перед тем, как гуртом обратиться во прах,
мы сыграем его по последнему разу.

По Отчизне поскачут четыре коня,
но устраивать панику мы не позволим,
и Шойгу, неразумную прессу кляня,
многократно напомнит, что все под контролем.

Госканалы включатся, синхронно крича,
что на горе врагам укрепляется Раша;
кой-кого кое-где пожрала саранча,
но обычная, прежняя, штатная, наша.

Тут же в блогах потребуют вывести в топ
(«Разнесите, скопируйте, ярко раскрасьте!»),
что Самару снесло и Челябинск утоп,
но людей не спасают преступные власти.

Анонимный священник воскликнет: «Молись!»
и отходную грянуть скомандует певчим;
анонимный появится специалист,
говоря, что утопнуть Челябинску не в чем…

Журналисты, радетели правозащит,
проберутся на «Эхо», твердя оголтело,
что в руинах Анадыря кто-то стучит.
Против них возбудят уголовное дело.

Не заметив дошедшей до горла воды
и по клаве лупя в эпицентре распада,
половина вскричит, что виновны жиды.
Эмигранты добавят, что так нам и надо.

Населенье успеет подробно проклясть
телевизор, «Дом-2», социалку и НАТО,
и грузин, и соседей, и гнусную власть
(кто бы спорил, всё это и впрямь виновато).

Будет долго родное гореть шапито,
неказистые всходы дурного посева.
Пожалеть ни о ком не успеет никто.
Большинство поприветствует гибель соседа.

Ни помочь, ни с тоской оглянуться назад, —
лишь проклятьями полниться будет френд-лента;
ни поплакать, ни доброго слова сказать,
ни хотя бы почуять величья момента;

ни другого простить, ни себя осудить,
ни друзьям подмигнуть среди общего ора…
Напоследок успеют еще посадить догадавшихся:
«Братцы, ведь это Гоморра!»

Замолчит пулемет, огнемет, водомет,
оппоненты улягутся в иле упругом,
и Господь, поглядевши на это, поймет, что флешмоб,
если вдуматься, был по заслугам.

Но когда уже ляжет безмолвья печать
на всеобщее равное тайное ложе —
под Москвой еще кто-то продолжит стучать,
ибо эта привычка бессмертна, похоже.

Кто-то будет яриться под толщей воды,
доносить на врага, проклинать инородца…
Ибо там, где не чувствуют общей беды, —
никому не простят и никто не спасется.

Дмитрий Быков

24.08.2009

[BWM]

Заибанские страдания.

- Ибанский нарот представляет собой антиобщество, продолжал Кибернетик, ибо он подчиняется закону возрастания энтропии. Здесь человек имеет право только на ухудшение условий. Сесть на губу - пожалуйста, не сесть - это уже не его забота. Существует план, разнарядка, наконец у каждого есть свой душеприказчик, который решает: судить или помиловать.

- Выходит, в этой стране никому не дано распоряжаться своей судьбой, наседал Лаборант.

- Нет, почему же, ибанская система хоть и громоздка, но примитивна и ограничена. Поэтому даже средний интеллект выходит за пределы ее полномочий. Ибанизм алогичен лишь при поверхностном взгляде. На самом же деле его абсурдность подчиняется логике, хотя и специфичной. Клеветник это усек и написал книжку про Ибамск и его тварищей. Конечно, заибанская братия в тварищах узнала себя. Узнать-то узнала, но открыто признаться в том постеснялась и бросилась на поиски мер. Посадить Клеветника на губу - так он опорочит идеологию самых прогрессивных в мире уголовников, в психушку - никто не поверит: и самого Клеветника, и его книжку весь мир уже знает, казнить - значит вызвать к трудам Клеветника всеибанский интерес и породить еще одного кумира-жертвенника. Последовало: выпереть. А он только того и хотел, ибо пребывание в этой стране считал для себя бессмысленным самоубийством. Таким образом, Клеветник вполне успешно управлял ибанской системой - подобно тому, как извозчик управляет лошадью. Он рассчитал, каким должен быть вход в систему, чтобы достичь вполне определенного выхода.

- Да, сказал Истопник, для себя лично он этот выход нашел. Но как жить нам? Клеветник оставил нас со своим Ибамском у разбитого корыта. Он подарил нам сатирическую отдушину и смылся. И как бы ни была талантлива его книжонка, она уже мертва. Будь он здесь, он продолжил бы препарирование ибамизма и его ирония дала бы нам силы выживать. Там же проблемы Ибамска не будут восприниматься им так остро, и с прежней эмоциональностью Клеветник писать уже не сможет. Но ибамизм - это не только ирония и сатира, но и единственно возможный метод изучения ибанизма. В наших условиях, конечно.

[Desmana]

Ибо там, где не чувствуют общей беды, — никому не простят и никто не спасется
Дмитрий Быков
24.08.2009

Ну, с праздником всех!
Воспринимаю почти как профессиональный.

[BWM]

...Эмигранты добавят, что так нам и надо...

Дмитрий Быков

24.08.2009

ТАК ИМ И НАДО!

Снова от крови на рельсах мокро.
Мир, как открытая рана.
Станции лондонского метро —
родственницы Беслана.

Рельсы на станции детства Зима
с бабочками узорными,
странно, что в мире, сходящем с ума,
вы еще кем-то не взорваны.

Каждый автобус, вагон, магазин —
завтра, быть может, могильники,
где по хозяевам из руин
плачут щенками мобильники.

Наша планета — всемирный перрон
вместе с детьми грудными.
Господи, хоть бы треклятый террор
сделал всех сразу родными!

Как же звонили бесстыднейше вы,
наши сограждане злобные,
в радиостанцию «Эхо Москвы»
после трагедии в Лондоне.

Торжествовала звонков канонада:
«Так им и надо!
Так им и надо!».

Зависть не прячется по углам —
бедам чужим она рада:
«Лишь бы им плохо — пусть хуже нам…
Так им и надо! Так им и надо!»

Наш доморощенный сталинский Рим
вычеркнул слово «пощада»,
тыча в арену пальцем кривым:
«Так им и надо! Так им и надо!».

В душах — гулаговских пил вжик да вжик.
Страхом все мы облучились
и ненавидеть злорадно чужих
мы на своих обучились.

Дух сердобольной Руси не исчез
как потайная лампада,
только боюсь, чтобы вновь не воскрес
рук обвинительных радостный лес:
«Так им надо! Так им и надо!».

Взорваны наша страна и судьба,
взорвана русская тайна.
Может, мы все — только клочья себя,
взорванные несрастаемо?

В чем же английская здесь вина,
если рычат мохнато
наши ворчатели, наша шпана:
«Так им и надо! Так им и надо!».

Родины разными могут быть,
но при войне и терроре
разве не может нас объединить
общая родина — горе?

Горю друг друга откроем двери.
Разве не пели и мы «Типерери»?

Разве не лили бабы неграмотные
слезы на фильме о леди Гамильтон?

Слушая про Сталинград, англичане
шапки когда-то снимали в молчаньи.

Разве под мессершмитную музыку
не прорывались их транспорты к Мурманску?
И, как в могилах, павшие в битвах
в айсбергах — родичи будущих битлов…

И не накажут ли муками ада
нас за постыдное — «Так им и надо!»?

18—25 июля 2005

Евгений ЕВТУШЕНКО
28.07.2005